Литература
0.0. Вводные замечания
§ 0.1. Предмет анализа
Предметом анализа в настоящей работе является концепция «формальной парадигматики» (далее - ФПП), развитая А. К. Поливановой в работах Поливанова 1990, Поливанова 2001/2008. ФПП представляет значительный интерес как для общей теории грамматики (далее - ОТГ), так и для теории русской грамматики (далее - ТРГ), поэтому здесь уместно будет дать «металингвистический» комментарий к ФПП. Изложение ведётся с позиций т .н. неоструктуралистского подхода (далее - НСтрП) к ТРГ.
Предметом внимания в ФПП является набор грамматических классов лексем (иными словам, «частей речи», «грамматических разрядов»), набор грамматических категорий, набор словоизменительных разрядов, система словоизменительных парадигм (а также «субпарадигм», или «подпарадигм»), и грамматическая классификация словоформ в русском языке (РЯ). Сперва остановимся на отличительных особенностях ФПП по сравнению с предшествующими концепциями ТРГ (одновременно отмечая при этом и сходства ФПП с некоторыми из этих концепций). Особый интерес представляет соотнесение ФПП:
(а) с «канонической» точкой зрения, принятой в современной русистике;
(б) с разными вариантами «традиционных» ТРГ;
(в) с так наз. «формально-грамматической школой» (ФГШ) в русистике 1920-х гг.;
(г) с концепцией А. А. Зализняка (в книгах РИС, ГСЗ).
§ 0.2. Грамматика синхроническая vs. грамматика диахроническая.
Эксплицитно эта дихотомия в ФПП не затрагивается. Однако для металингвистического анализа ФПП этот аспект надо, конечно, прояснить. Предметом внимания в ФПП является преимущественно проблемы синхронии, однако фактически в центре её внимания оказываются проблемы, лежащие на пересечении интересов синхронической и диахронической грамматики, а именно, проблема трактовки результатов некоторых так называемых неморфологических (безаффиксных) способов словообразования – а именно, так называемой «конверсии» («рекатегоризации») и
«лексикализации» грамматических форм слов 42. Как и вообще вся проблематика дериватологии, проблемы неморфологических способов деривации лежат, разумеется, на пересечении интересов синхронной и исторической грамматики. Этот факт уже сам по себе сближает ФПП с «традиционными» ТРГ, независимо от того, какие различия
41 Работа выполнена при частичной поддержке грантов РФФИ № 17-04-00594 «Автоматический словарь РУСЛАН: обновленная концепция, новая лексика», РФФИ № 18-012-00650 «Семантические категории в грамматическом строе РЯ» и РФФИ № 17-29-09158 «Создание корпуса официально-деловых текстов РЯ (ОДКРЯ)».
42 Несколько парадоксальным образом, хотя сами термины «конверсия» и «лексикализация» в авторском изложении ФПП ни разу не употребляются; тем не менее при переводе центральной проблематики ФПП на метаязык НСтрП приходится констатировать, что соответствующие проблемы фактически занимают в ФПП центральное место.
обнаруживаются между ФПП и традиционными ТРГ в трактовках дискуссионных случаев.
§ 0.3. Грамматика устной речи vs. грамматика письменной речи.
Из двух форм существования РЯ – устной и письменной – в ФПП исходным предметом рассмотрения фактически служит лишь письменная форма РЯ, а устная упоминается лишь мельком, в связи с проблемой делимитации исходного материала на словоформы, то есть проведения синтагматических границ словоформ (Поливанова 2001/2008: 167, где даны 2 примера в фонологической транскрипции).
Оговорка «фактически» не случайна, так как эксплицитно (в явном виде) в ФПП проблема дихотомии между устной и письменной формой существования языка эксплицитно не затрагивается, и читателю приходится интерпретировать эти тексты, ориентируясь на критерий «здравого смысла». А «здравый смысл», разумеется, подсказывает, что все конкретные примеры из русского языка, иллюстрирующие положения ФПП, даны в письменном виде. Так, например, цепочки букв типа вприпрыжку, набок (Поливанова 1990: 55), всухую, наконец (Поливанова 2001/2008: 174) рассматриваются как целостные словоформы, а не как сочетания словоформ, иначе бы не было оснований трактовать эти цепочки как «внелексемные словоформы». Из этого следует, что проблемы грамматики устного языка остаются за пределами ФПП.
§ 0.3. Морфология vs. синтаксис.
ФПП, в отличие от большинства предшествующих ТРГ, не затрагивает сферу синтаксиса (в любом из распространённых пониманий этого термина «синтаксис»).
Поэтому термин «грамматика» и все термины, включающие в свой состав слово
«грамматический» («грамматическая классификация», «грамматические классы»,
«грамматические категории», «грамматическая характеристика», «грамматические оппозиции») понимаются в ФПП в более узком смысле слова (то есть имеют более узкий объём), чем это следует из буквального (и, по-видимому, более согласующегося с общепринятым пониманием, а также с НСтрП) значения этих терминов.
Здесь уместно сделать одну существенную оговорку. Исключением из того, что было сказано о предшествующих ТРГ, могут на первый взгляд показаться работы А. А. Зализняка - Зализняк 1967 (далее – РИС) и Зализняк 1977 (далее - ГСЗ). Действительно, проблемы синтаксиса (а точнее говоря, морфолого-синтаксического «интерфейса», то есть как бы «мостика» между морфологией и синтаксисом) в работах РИС и ГСЗ занимают периферийное место. Однако напомним, что эти проблемы всё-таки затрагиваются в указанных работах (хотя и «вскользь»).
Так, в РИС подробно обсуждается понятие согласования и согласовательный аспект грамматических категорий предметных слов (рода, одушевлённости, числа и падежа), а кроме того, «рекционный» («контролируемый», или «пассивный») аспект категорий падежа и числа существительных.
ГСЗ включает описание вышеупомянутых явлений (вслед за книгой РИС), а также признаков «переходности/непереходности» и «личности/безличности» глаголов. Кроме того, неизменяемые лексемы в ГСЗ распадаются на несколько классов (выделяемых на синтаксических основаниях): это традиционные классы (наречия, предлоги, союзы, частицы и междометия), а также класс предикативов.
§ 0.4. Синтетизм vs. аналитизм в грамматическом строе языка.
ФПП, точно следуя в этом за «формально-грамматической школой» (ФГШ) 43 и книгами РИС и ГСЗ, ограничивается подсистемой «синтетической» парадигматики (по терминологии НСтрП), а всю проблематику, связанную с выделением «составных»
(«аналитических») форм, полностью оставляет вне сферы своего рассмотрения. С этим связан также то факт, что и сами термины «морфология» и «морфологический» имеет в ФПП (разумеется, вслед за РИС и ГСЗ) более узкий смысл, чем в «традиционной»
43 Концепция ФГШ ясно изложена в работах Ушаков 1916, Дурново 1925, Петерсон.
(«канонической», «мейнстримовой») русистике 44, которая проблематику аналитических форм, безусловно, включает в свою сферу.
В работе Поливанова 2001/2008 вполне эксплицитно формулируется т. н. «принцип синтетичности словоформ», запрещающий «рассматривать аналитические словоформы»
(с. 167). Обратим внимание на то, что никаких дистактных «аналитических» образований, будь то «составные (аналитические) словоформы» (типа ни к кому) или «составные (аналитические) лексемы» (то есть наборы тех же «аналитических словоформ» типа друг друга, друг другом, друг другу и т. п.) не должно выделяться уже на самом начальном этапе анализа – просто по определению, в силу «принципа синтетичности словоформ».
Именно поэтому тезис, согласно которому существуют какие-то «уникальные нарушители» этого принципа (типа лексемы «ДРУГ ДРУГА») или «нарушения» (типа не к кому), строго говоря, внутренне противоречив. Ведь друг другу или не к кому – это не целостные словоформы, а сочетания словоформ (по определению!). О каких же
«нарушителях» и «нарушениях» может идти речь? Это остаётся непонятным. К тому же термин «уникальный» в данном контексте тем более загадочен, поскольку про всякий фразеологизм, написание которого содержит пробелы (а их в русском языке как минимум десятки тысяч!) можно на тех же основаниях сказать, что он нарушает «принцип синтетичности словоформ».
§ 0.5. Морфология флективная vs. агглютинативная.
ФПП (как и подавляющее большинство ТРГ) ограничивается только подсистемой
«флективной морфологии» (в терминах НСтрП), почти полностью оставляя в стороне всю проблематику «агглютинативной морфологии» (в терминах НСтрП) 45. В этом ФПП следует не только принципам РИС и ГСЗ (а также ФГШ), но и вполне «канонической»
русистике, которая тоже почти полностью игнорирует проблематику агглютинативной морфологии.
Здесь уместно сделать несколько уточнений. Слово «почти» в пункте 0.3.
употреблено не случайно. Если быть более точным, то некоторые наиболее заметные проявления «агглютинативной морфологии» всё же описываются в «традиционных» ТРГ (хотя и не входят в «каноническую» концепцию).
Во-первых, диминутивные (уменьшительные) и увеличительные образования (от существительных, прилагательных и наречий) порой трактуются как формы одного слова.
Ср., напр., трактовку Л. В. Щербы в его диссертации «Восточно-лужицкое наречие»
(1915); В. В. Виноградов сочувственно отзывается о концепции Л. В. Щербы в своей статье «О формах слова» (Виноградов 1944: 40). А. А. Шахматов говорит о грамматической категории «субъективной оценки» (Шахматов 1925, § 516). Естественно, при принятии такой трактовки «уменьшительно-ласкательные суффиксы» трактуются как
«формообразующие» (Виноградов 1947, § 22).
Во-вторых, для обозначения примерно того же класса явлений, который в НСтрП именуется «агглютинативными граммемами», И. А. Мельчук в «Курсе общей морфологии» ввёл особый термин «квазиграммема» (Мельчук 1997: 286-288). Вскоре Н. В. Перцов доказал обоснованность применения этого термина в русистике, подведя под понятие «квазиграммемы» 46 такие факты русского языка, как:
44 Традиционная концепция представлена, напр., в Литневская 200, Багрянцева и др. 2006.
45 Об «агглютинативной морфологии» русского языка см. Крылов – Старостин 2003.
46 В целях большей эксплицитности изложения заметим, что в НСтрП понятие «квазиграммемы» (в смысле И. А. Мельчука и Н. В. Перцова) вовсе не используется, однако явления, подводимые И. А. Мельчуком и Н. В. Перцовым под понятие квазиграммемы, в НСтрП квалифицируются как разновидность «граммем», а именно, как «агглютинативные граммемы». «Агглютинативные граммемы» являются можно
охарактеризовать также (в других терминах) как «привативные граммемы», так как они являются членами
«привативных оппозиций». На связь понятия «квазиграммема» как с привативным характером грамматической оппозиции, так и с агглютинативным грамматическим строем языковой системы
совершенно справедливо указывает В. А. Плунгян. См. Плунгян 1998/2003: 133-136, Плунгян 2011: 43-46.
сравнительную степень прилагательного и наречия (Перцов 2001: 74, 101-102) 47;
«побуждение к совместному действию» в глагольных формах типа пойдёмте (часто относимое к разновидности императива) (Перцов 2001: 74, 137) 48;
«фамильярное побуждение», выражаемое постфиксом -ка (преимущественно в сочетании с формами императива типа пойди-ка, но не только с ними: пойду-ка, пошёл-ка, на-ка и т. п.), (Перцов 2001: 73-74, 138-144) 49;
адвербиальную репрезентацию прилагательного (наречие типа смело или геройски как формы прилагательных смелый или геройский) (Перцов 2001: 74, 144-145) 50;
«аттенуативное» значение, выражаемое формами типа поважнее, противопоставленными формам типа важнее (Перцов 2001: 74, 145) 51;
значение отрицания, выражаемое префиксом не- (в частности, в причастиях типа непрекращающийся 52) (Перцов 2001: 74, 145-146).
В ФПП «адвербиальная репрезентация прилагательного» как принадлежащая сфере словоизменения; сравнительная степень (компаратив) – как особый класс словоформ, связанный с исходными для них прилагательными отношениями словообразовательной производности; а остальные явления, трактуемые Н. В. Перцовым как «квазиграммемы»
(мы оставим в стороне случаи, которые сам Н. В. Перцов считает дискуссионными 53), остаются вне сферы рассмотрения.
§ 0.6. Словоизменение vs. словообразование.
Теперь будет уместно остановиться на проблематике дихотомии «словоизменение»
вс. «словообразование». В авторском изложении ФПП данная дихотомия, хотя и занимает периферийное место, но всё же имплицитно затрагивается.
Так, в работе Поливанова 1990 утверждается, что видовая характеристика причастий принадлежит его «словообразовательной характеристике» (с. 59), что собственно адъективные словоформы «словообразовательно родственны» компаративным словоформам (там же, с. 59)
В работе Поливанова 2001/2008 ни термины «словообразование», ни его синтаксический вариант – термин «словообразовательный», ни какие-либо синонимы этих
47 В «канонических» ТРГ правомерность зачисления компаратива в словоизменение бесспорна; с точки зрения НСтрП, компаратив принадлежит к числу «агглютинативных» граммем.
48 В «канонических» ТРГ это значение не имеет внятного статуса; по Якобсону, это «корреляция числа»
(Якобсон 1932/1985: 218); с точки зрения НСтрП, формы на –те выражают особую «агглютинативную»
граммему «адгортативного числа», присоединяемую к формам «гортатива».
49В «канонических» ТРГ это значение не имеет внятного статуса; по Якобсону, это «корреляция интимности» (Якобсон 1932/1985: 218); с точки зрения НСтрП, формы на –ка выражают особую
«агглютинативную» граммему «интимности //фамильярности», присоединяемую к формам императива, гортатива и претерита (в императивной функции).
50В «канонических» ТРГ это значение трактуется как словообразовательное; по Мельчуку, это
«отадъективная синтаксическая адвербиализация» (Мельчук 1998: 461, 473-475); по ФПП, здесь представлена особая граммема, входящая в словоизменительную парадигму прилагательного; с точки зрения НСтрП, эта последняя трактовка предпочтительна.
51 В «канонических» ТРГ это значение трактуется порой фактически как словоизменительное (Шведова 1952: 292, § 484) (с чем хочется полностью согласиться), порой как словообразовательное (Лопатин 1980: 307, § 702) (эту трактовку вряд ли можно считать убедительной). По Мельчуку, это
«аттенуативный компаратив» (Мельчук 1998: 118; по сути дела, похожая трактовка форм на по-
предлагается в Плунгян 2011: 319), что справедливо; ФПП эти формы не рассматривает вообще. В НСтрП аттенуативный компаратив трактуется как агглютинативная граммема.
52 Трактовка отрицания как особой агглютинативно выражаемой граммемы русского языка (Крылов 2000) восходит к введённой Р. О. Якобсоном категории «статуса», одной из граммем которой является
«отрицательный статус» (Якобсон 1957/1972: 100) и к использованию одноимённой категории в описании Т. В. Булыгиной литовской синтетической морфологии (Булыгина 1970: 69-70).
53Вдобавок к этому, Н. В. Перцов рассматривает теоретические возможности «квазиграммемной» трактовки вокативных форм у существительного (мам, пап), кратких форм у прилагательного, пассивного залога у глагола (см. Перцов 2001: 147-149).
терминов не употребляются вообще. Однако имплицитно соответствующая проблематика всё же затрагивается.
А именно, затрагиваются такие темы, которые в «традиционной» ТРГ (как в
«канонических», так и в «не очень канонических» ТРГ) принято трактовать как проходящие по ведомству дериватологии и поэтому, соответственно, принадлежащие к числу гипонимов термина «производные слова» или «дериваты» (в наиболее распространённом понимании этих терминов). Так, напр., проводится различение между
«адвербиальными» и (собственно) «адъективными» вхождениями словоформ типа свободно, хорошо, ясно (с. 168) (отношения между которыми в традиционных ТРГ, как известно, трактуются как принадлежащие к сфере «словообразования»). Упомянуты такие известные в традиционных ТРГ явления, как «субстантивированные прилагательные»
(они же «отадъективные существительные») (с. 169) (традиционно подводимые под
«транспозицию», «конверсию», или «субстантивацию»), а также «отпричастные прилагательные» (с. 169) (традиционно трактовавшиеся как результат «лексикализации»
или «адъективации причастий»).
Сравнение ФПП с «традиционным» («каноническим») подходом к ТРГ позволяет сделать выводы о том, что можно обнаружить два класса расхождений между ними в этой сфере:
(а) некое явление, традиционно зачисляемое по ведомству словообразования, в ФПП фактически трактуется как принадлежащее сфере словоизменения;
(б) некое явление, традиционно зачисляемое по ведомству словоизменения, в ФПП фактически трактуется как принадлежащее сфере словообразования.
К классу (а) принадлежат такие явления, как конверсия (сужение словоизменительных парадигм), субстантивация, лексикализация грамматических форм.
К классу (б) принадлежат такие явления, как образование сравнительной и превосходной степени от адъективных основ, а также образование причастных форм от глагольных основ.
Тем самым границы между «словоизменением» и «словообразованием»
предлагается сдвинуть в случаях (а) и (б) соответственно в две противоположных стороны: в случае (а) объём «словообразования» сужается, а объём «словоизменения», наоборот, расширяется; тогда как в случае (б), напротив, объём «словообразования»
расширяется, а объём «словоизменения», наоборот, сужается.
При этом понятия «словообразования» и «словоизменения» имеют в ФПП принципиально различный гносеологический статус. А именно, логической экспликации подлежат лишь понятия «словоизменения», то есть они задаются в авторском изложении эксплицитно. Сфера «словообразования», напротив, задаётся имплицитно, и поэтому основные понятия из этой сферы читателю приходится «реконструировать» в явном (эксплицитном) виде уже самостоятельно. Для «автономного» («сепаратного») металингвистического анализа ФПП как своеобразной «алгебраической конструкции»
можно было бы замкнуться в той сфере, которая в концепции ФПП относится к словоизменению, однако для сопоставления ФПП с НСтрП (и с любыми предшествующими ТРГ) неизбежно прибегнуть к мысленной (пусть и довольно гипотетичной) реконструкции того, как именно мыслится та общая концепция ТРГ, в рамки которой ФПП вписывается – в частности, то, как именно мыслится в рамках этой ТРГ «дериватологический» компонент грамматики 54.
54 Заметим мимоходом, что и само существование такого компонента является сугубо гипотетичным. По крайней мере, отсутствие какого бы то ни было дериватологического компонента грамматики (то есть отсутствие всякого упоминания принадлежащих к этому компоненту или относящихся к нему тем) в грамматике Поливанова 2013: 3-11, 133-148 (далее «СтСлЯГС»), конечно, не случайно: в этой книге
«словоизменение» ( = «парадигматика») связывается с изучением «оппозиций форм внутри одной лексемы», а «словообразование» - с изучением «оппозиций форм, принадлежащих разным лексемам»; исключение словообразования из сферы описания автор СтСлЯГС вполне убедительно мотивирует своим стремлением
В любом случае надо напомнить о том, что в описании любых языков (и РЯ, разумеется, не составляет исключения!) действует своего рода закон сохранения количества информации («закон компенсации»): всякое изъятие того или иного фрагмента модели языка из одного (напр., «словоизменительного») субкомпонента грамматики заставляет включить соответствующий ему фрагмент в другой субкомпонент (напр.,
«синтаксический», «словообразовательный», «лексико-семантический» или «грамматико- семантический»). Как справедливо отмечает Т. В. Булыгина, «во многих случаях упрощение описания на одном участке языка связано с усложнением описания другого его участка» (Булыгина 1977: 94) 55 В результате экономия описательных средств, достигаемая в рамках одного из субкомпонентов (то есть «разгрузка» этого субкомпонента), оказывается сугубо относительной, так как приводит к дополнительным затратам средств на других участках описания, то есть к повышению дополнительной
«нагрузки» другого субкомпонента (или других субкомпонентов) 56. Поэтому убедительным выводом является заключение Т. В. Булыгиной: «Простота, выражающаяся в минимизации используемых в описании признаков, может также служить формальным выражением лингвистической естественности фигурирующих в описании классов.
Следует отдавать себе отчет в существенной ограниченности этого критерия. Простота всегда подчинена эмпирической адекватности и, кроме того, использование критерия простоты имеет смысл только в том случае, если во внимание принимается полное лингвистическое описание» (Булыгина 1977: 109).
Одним из проявлений сформулированного выше «закона компенсации» является то, что отсутствие «дериватологического компонента» в грамматике в принципе не приводит к отсутствию описания соответствующих фактов (которые в традиционных ТРГ трактуются как проходящие по ведомству «словообразования») в словаре. Напротив, в силу этого «закона компенсации» не вызывает удивления то, что факт наличия между инвентарными единицами словаря отношения систематических (хотя и не очень регулярных) формально-смысловых сходств ( = отношений мотивации) таки отражается (причём с должной степенью эксплицитности) на метаязыке лексикографического описания.
Так, в работе Поливанова 2013, вопреки предметному указателю к ней, где отсутствуют такие словарные входы, как «лексема» [3, 242] , «корень» [6.1, 36], «основа»
[250], «приставка» [6.1, 36], «префикс» [6.1, 36], «словообразование» [81, 627],
«основообразование» [87, 862], «словообразовательная характеристика» [306, 315, 328],
«членимость» [627], «этимология» [298, 627] и т п. 57), факты старославянского
избежать «трудностей, связанных с необходимостью отличать действующие правила от случайных фактов, закреплённых традицией» [СтСлЯГС: 60]. Такое ограничение внимания следует признать вполне резонным.
55 Так, напр., в частности, частными проявлениями или следствиями из того же «закона сохранения»
информации являются такие ситуации в лингвистическом описании, когда «увеличение числа исходных понятий позволяет сократить число правил, и наоборот» (Апресян 1966: 271); или когда «критерий простоты при фонемном описании может (…) привести к тому, что в дальнейшем, при описании морфем, окажется, что последние описываются слишком сложно» (Степанов 1966: 47).
56Иными словами (не прибегая к использованию специальной терминологии) этот «закон сохранения»
можно было бы выразить поговорками типа «Тришкин кафтан» или пословицами типа «Нос вытащишь – хвост увязнет, хвост вытащишь – нос увязнет».
57 Я сознательно ограничился перечнем тех терминов, которые непосредственно относятся к теме
«словообразования». А вообще функция предметного указателя в книге СтСлЯГС осталась для меня совершенно загадочной, то есть необъяснимой. Напр., в нём отсутствуют такие словарные входы, как:
(общенаучные, логические, философские и математические термины): «класс», «таблица», «группа»,
«таблица», «среда», «построение», «система», «соответствие», «цепочка», «состав», «выбор», «описание»,
«версия», «компонент», «стандарт», «композиция», «закон», «замена», «переход», «преобразование»,
«список», «различие», «место», «начало», «скелет», «инвентарь» [9], «выражения (внутренние/внешние)»
[64], «циклы» [65], «блоки» [65], «типы стандартные», «варьирование», «каталог» [289];
(лингвистические термины) «форма», «глагол», «распределение», «письмо» [II; 134, 135], « транслитерация»
[IX, 132], «графика» [4, 8, 10, 32], « фонема» [5, 6, 32-33], «стандартная фонология» [5, 6], « фонология» [6, 8, 10, 32, 33], «морфонология» [6, 8, 10], «озвучивание» [7], «словарь» [9], «синтагматика» [11],
«аллоформия» [13], «алфавит» [16, 131], « буквы» [16, 32-22], «гласные» [18-20, 22-26], «согласные» [19, 27- 31], «зияние» [46], «полиформия» [78], «словоизменение» [87, 248, 301, 862], «императив» [90, 174, 252, 455, 458, 462, 464, 465, 620, 752], «графическая система» [130], « вокабула», «слово», «грамматика», «сочетание»,
словообразования вполне эксплицитно, последовательно и тщательно описываются с помощью гнездового словообразовательного словаря, именуемого в СтСлЯГС «корневым словарём» (СтСлЯГС: 639-711).